Вспоминая Калашникова

Вместе с друзьями и коллегами Владимира Калашникова «Технополис Поволжья» вспомнил о наиболее ярких фрагментах жизни этого неординарного человека.

Борис Воробьёв,
кандидат технических наук

– Я родился в Куйбышеве в 1943 году. В институт поступил в 1962-м. Группа у нас подобралась необычная. Большую её часть составляли товарищи, которые отслужили в армии, соответственно, пришли в вуз со слабой теоретической подготовкой. А мы с Калашниковым были гораздо моложе. Сначала толком и не общались. Первым подошёл он, спрашивает: «Ты не прочь, если мы с тобой начнём калымить?» На том и порешили. В ноябре пошли на работу. Стояла холодрыга, дождь моросил, а мы – в речном порту, на судне. Там лопатами нужно было выгрести зерно, оставшееся в трюме после зерноотсоса. Один я покорно бы выполнял эту работу за гроши, что были обещаны. Но Володя оказался не таков. «Слушай, – говорит, – здесь мы ничего не заработаем. С этим зерном какая-то каторга! Давай уйдём». То есть он сразу оценил обстановку и принял решение отказаться, у него уже в то время была такая хозяйственная жилка.

Дальше – учёба. У Калашникова очень хорошо шла начертательная геометрия, машиностроительное черчение. В этом он блистал и был просто король, потому что успел поучиться в Верхнетуринском техникуме сельхозмашиностроения и окончил Куйбышевский приборостроительный техникум при заводе имени Масленникова. Но вот, например, иностранный язык ему давался неважно. А вообще в учёбе Володя всегда проявлял старательность. Была у него такая характерная черта – на экзамене возьмёт билет, подумает, а потом просит экзаменатора: «Можно я своими словами расскажу?». То есть он схватывал суть, анализировал и делал соответствующие выводы.

По молодости мы, конечно, после занятий иногда собирались. Там, где сейчас стоит главный корпус, была пивная. И вот однажды мы остались компанией человек 10, наверное,
и Калашников говорит: «Я всех угощаю!». А он уже на первом курсе был такой представительный, видный. Ходил в велюровой шляпе, которая осталась от отца. И вот в тот раз мы стали вспоминать, у кого какие прозвища были в детстве. Валентин Осипов предложил: «Раз ты, Володька, такой представительный, будем звать тебя Боцман». Володя не согласился. «Зовите, – говорит, – меня лучше Толстым, так в техникуме звали».
А я был Боб. Так мы впоследствии и обращались друг к другу, хотя Калашников по-разному реагировал на «Толстого»: иногда спокойно, иногда раздражённо, иногда вообще грозился в ответ называть меня Воробьём.

После окончания института в 1967 году заведующий кафедрой Виктор Степанович Козлов (доктор технических наук, профессор, заслуженный изобретатель РСФСР, возглавлял кафедру «Технология твёрдых химических веществ» в 1943 – 1974 гг. – Прим. ред.) вызывает Калашникова и говорит: «Есть тема, которая считается на уровне мировых. Надо одно вещество снарядить методом шнекования – этого никто не делал, но если применить вибрационное воздействие на прессующий инструмент, то температура должна упасть, всё может получиться». Калашников согласился и стал искать партнёра для работы, предложил мне написать диссертацию на эту тему. Я думал две недели, понимал, что буду у него в постоянном подчинении, а хотелось что-то творить самому. Но потом взвесил все за и против, понял, что у него есть положительные качества, которые сделали его хорошим инженером, и согласился.

Нам выделили место в лаборатории на опытном полигоне под Чапаевском (теперь это научно-производственная база «Роща». – Прим. ред.). Там была кабина, разрушенная при испытаниях фотобомбы, в ней нам предстояло сделать ремонт. Для этого нужно было продолбить полтора метра бетонного пола. Я, честно говоря, рассчитывал, что мы будем этим заниматься не меньше месяца, но вдвоём с помощью кирки управились за неделю. Потом вместе создавали установку,  в которой шнек одновременно бы и вращался и совершал возвратно-поступательные движения. И тут надо отдать должное Владимиру Васильевичу, он оказался великолепным токарем. (В Верхней Туре студенты техникума точили снаряды – «сельхозмашиностроением» в 1950-е годы называли оборонное производство. – Прим. ред.). Сам разработал, вычертил и изготовил конструкцию. Я, конечно, ему помогал, насколько мог, обучился у него в числе прочего и слесарному делу.

Через месяц аппарат поставили и на нём впервые в мире опробовали технологический процесс получения специфического изделия для оборонной техники.

Когда мы только начинали, выглядело это так. Владимир Васильевич – он жил тогда в Рождествено и приезжал в Куйбышев с первым паромом – с утра пораньше подъезжал на мотоцикле к моему дому на улице Чапаевской и начинал барабанить в окно: «В шесть договорились, а ты всё ещё спишь!». Я выходил, мы ехали в Чапаевск. Там снимали показания с приборов, получали изделия. Потом возвращались назад, Володя ехал к себе, в Рождествено, там обрабатывал огород в 30 соток. А я ночью обрабатывал снятые показания и писал отчёты. Работали по 18-20 часов в сутки. Так зарождалась его кандидатская диссертация.

Мы начали заниматься этой работой в 1969 году, а в 1972-м Володя уже защитился. Это был рекордный срок.

В нём горела божья искра – бешеная нацеленность на достижение цели. Он и сам про себя говорил: «Я танк, если надо, попру куда угодно».
Таким надо было родиться.

Сергей Ганигин,
доктор технических наук

– Шеф меня всегда впечатлял своей энергией и несгибаемой волей, до самых последних дней. Владимир Васильевич шёл к своим целям, которые он когда-то наметил, и не видел перед собой никаких преград. Посредственным Калашников никогда не был. Это был великий организатор и созидатель. Всё, что было создано при нём, стало фундаментом развития университета на долгие годы. Он умел сплотить и воодушевить людей на труд, вселяя уверенность в правильности действий.

Считаю, что его основная заслуга заключается в том, что он смог собрать вокруг себя молодой работоспособный коллектив. Для всех, кто мог выдержать калашниковский прессинг и соглашался работать рядом, он становился очень близким, почти родным человеком. Конечно, приходилось многое терпеть и переживать из-за особенностей его характера. Он был вспыльчивым, и проявления этой необузданной энергии были очень разнообразны. Без крайней необходимости тревожить шефа своими визитами никто не рисковал.

Мыслил Владимир Васильевич нестандартно. Решения, которые он принимал, очень сложно было просчитать, они были совершенно непредсказуемыми. Казалось бы, ситуация должна была развиваться по очевидной логике, но шеф вдруг всё переигрывал. И вот что удивительно: это немыслимое, тяжело реализуемое решение неожиданно воплощалось в жизнь. При этом, со свойственным ему оптимизмом, он находил выходы из любых ситуаций.

Андрей Керов,
доктор технических наук

– Я из той когорты политеховцев, которым Владимир Васильевич преподавал, уже будучи ректором. Когда он первый раз появился у нас на занятиях, я сразу отметил его своеобразный подход к учебному процессу. В каждой фразе чувствовалось, что он человек с колоссальным жизненным опытом.

Очень импонировала его подача материала. Ни у кого ни до, ни после я с такой манерой преподавания не сталкивался и потом многое у него перенял. На занятиях у Калашникова было достаточно легко воспринимать информацию, потому что он готовил массу раздаточного материала и студенту не нужно было много перерисовывать с доски. Всё было перед глазами, и ты сидел, слушал открыв рот. Калашников готовился к каждой лекции, сам рисовал схемы, описания, делал какие-то выборки, потом копировал и каждому раздавал. Многие сдавали экзамен Владимиру Васильевичу по нескольку раз, до полного усвоения материала. Если нужно, он мог и крепкое словцо ввернуть, но это было красиво, как будто песня лилась. Такое не каждому дано.

Владимир Васильевич был какой-то всеобъемлющий, он знал всё, что происходит на свете. Я весь свой трудовой путь прошёл под его началом, и он же был нашим научным руководителем: у меня, у Максима Владимировича Ненашева (первый проректор – проректор по научной работе, доктор технических наук. – Прим. ред.) и у Андрея Юрьевича Мурзина (доцент кафедры «Технология твёрдых химических веществ», кандидат технических наук. – Прим. ред.). Как раз тогда начала организовываться лаборатория по научным исследованиям, и мы видели, какой своеобразной была у Калашникова и система руководства.

Он умел делегировать полномочия, давал задания сотрудникам и смотрел, как они справляются. Где-то мог что-то подправить, но не лишал людей инициативы, при этом требовал конечного результата. Я начинал с должности инженера кафедры, потом стал младшим научным сотрудником, заведующим лабораторией. Горжусь, что учился у этого человека, и очень стараюсь походить на него в решении сложных вопросов.

Вспоминаю такой случай. Владимир Васильевич заходит на кафедру и спрашивает, как дела. «Всё хорошо», – отвечаю. «Не всё, – говорит он. – Ты знаешь, что у тебя на третьей лавке вторая доска не прикручена?» Казалось бы, зачем ему за лавками следить? Но Калашников знал всё до мелочей, и меня это поражало.

Это был человек, девиз которого такой: «Вижу цель – не вижу препятствий». Его не интересовало, почему чего-то сделать нельзя. Важно только, что нужно сделать, чтобы было можно. Так он добивался результата.

Для нас Калашников был по-настоящему родным человеком. К нему не надо было обращаться, когда требовалась помощь, он оказывал её сам, мог подключить для этого все свои связи. Никогда не сторонился никакой работы. Если нужно было – и к станку вставал, и к кульману. Про таких говорят: и голова светлая, и руки золотые.

Организационные способности у него были просто сумасшедшие. При этом мне он всегда говорил: «Встречают всегда по фасаду, поэтому, Андрей, фасад должен быть с иголочки». Он учил быть готовыми ко всему, выстраивал отношения с предприятиями, отправлял студентов на практику. Калашников умел организовать всё, даже субботники, причём делал это так, что сотрудники шли на них как на праздник. Это сплачивало коллектив. «У нас здесь должны быть только лучшие люди, лучшие отношения», – говорил Владимир Васильевич. Всё так и было.