Сергей Яшкин: «Надо заниматься тем, что любишь, и делать это хорошо, чтобы твоя работа имела добрые последствия»

Путь в науку

– Свою «вторую смену» вы проводите в качестве учителя в Самарском региональном центре для одарённых детей, и его воспитанники, кстати, вывели наш регион в лидеры школьной химии страны. А кто в вас распознал тягу к науке, что вас привело в химию?

– Я типичный советский человек. Вырос в простой семье, учился в Богатовской средней школе, активно занимался общественной работой, был председателем совета дружины и последним секретарём комсомольской организации. Школьником побывал, кстати, в «Артеке» – помню и горжусь этим. Класса с чётвёртого учился на отлично, тогда не было никакой дифференции по предметам, нужно было знать всё. Сколько себя помню, всегда мечтал стать доктором, и в старших классах чётко знал, что буду поступать в мединститут. Однако за год до окончания школы, в 1992 году, у нас с мамой состоялся разговор, куда же идти учиться. Дело в том, что в наступающем учебном году число бюджетных мест в медицинских вузах было резко сокращено (потом этот «перегиб» исправили), но поступать на платное отделение я категорически не хотел.

– Расстроились?

– Конечно, было обидно отказываться от мечты, но надо уметь держать удар. В приоритете у меня были биология и химия, но я не понимал тогда всей широты биологической науки, не представлял, где она может пригодиться мужчине, кроме медицины. Выбрал химический факультет Самарского государственного университета. Поступил легко: в мае сдал пробный экзамен на пятёрку, и его засчитали как вступительный. Помогла и медаль, с которой я окончил школу.

– Какими для вас были студенческие годы?

– Я не разделяю бравады людей по поводу того, что студенческие годы – лучшие и самые весёлые в жизни. Для меня это был колоссальный труд, огромное количество прочитанных книг, которые мне в библиотеке давали на ночь под честное слово. Хорошо помню, как библиотекарь оставляла для меня стол, укладывала там стопки газет, чтобы было видно, что занято. Я приходил, садился и занимался. А потом шёл в общагу. За всё время учёбы у меня была только одна четвёрка – на втором курсе, у Владислава Анатольевича Блатова (ныне – заведующий кафедрой «Общая и неорганическая химия» Самарского политеха, доктор химических наук, профессор. – Прим. ред.), сейчас мы с ним коллеги. Уже на пятом курсе, в 1997 году, я начал работать учителем химии. Подчёркиваю – не смешивать коктейли в барах, а преподавать по своему предмету. Кстати, трудился я в Самарской областной физико-математической школе, правопреемником которой стал в 2016 году центр для одарённых детей.

– И всё же после получения диплома вы из вуза не ушли.

– Да, в ноябре 1998 года я был зачислен в аспирантуру, и спустя ровно два года, день в день, защитил кандидатскую диссертацию по физической химии в Саратовском государственном университете. Начало нулевых, границы открылись – я получил приглашение от руководителя Немецкого института технологии каучука (Ганновер, Германия), профессора Роберта Шустера. Этот институт, по сути, НИИ, всегда был тесно связан как с академическим сообществом, так и с производством. Я проработал там три года, сначала приглашённым учёным, а затем научным сотрудником. Вот об этом времени уже вспоминаю как о самом безмятежном. Я был свободным человеком и полностью отдавал себя науке. У меня была возможность слушать немецких профессоров, особенно я любил лекции по физической химии и химии полимеров. Я стал понимать давнюю российскую традицию, когда наши соотечественники-учёные, как пишут в их биографиях, отправлялись на многолетнюю заграничную стажировку для «подготовки к профессорскому званию» или для продолжения обучения: Бутлеров, Марковников, Менделеев, Зинин. В какой-то степени я повторил их путь, потому что, изучив основы химической науки у себя на родине, охотно перенимал многие вещи у известных учёных Германии. Кстати, вклад немецких химиков в мировую науку неоспорим, что подтверждается как минимум колоссальным числом открытий и богатым списком лауреатов Нобелевской премии по химии. Там, действительно, было чему поучиться, и я не ленился, выучил язык, а в 2004 году вернулся домой.

– Не хотели стать «невозвращенцем»?

– Я сохранил с немцами хорошие отношения, но всегда чувствовал, что Германия не станет никогда моим домом. Здесь были мама, бабушка, дедушка, куда я их дену? Для меня общение по интернету – не общение. Своим ученикам я тоже говорю, что надо иметь контакты с иностранными коллегами, но, отучившись, надо обязательно вернуться. Это никак не отразится на успешности и достижениях, если человек честно и упорно занимается своим делом.

– К чему вы вернулись? Как продолжилась ваша научная работа на родине?

– Перед отъездом я занимал ставку ассистента кафедры общей химии и хроматографии, которую и оканчивал. Эту кафедру можно назвать визитной карточкой университетской химии нашего города и единственной в своём роде в мире. Вообще, Самару химическую знают по трём основным направлениям. Первое – хроматография (оно представлено учёными кафедры физической химии и хроматографии Самарского университета. – Прим. ред.). Второе – химия каркасных соединений, то есть научная школа, основанная в Политехе профессором Игорем Константиновичем Моисеевым (заслуженным деятелем науки РФ, академиком АИН РФ, доктором химических наук. – Прим. ред.). Сегодня её развивает коллектив Юрия Николаевича Климочкина (заведующий кафедрой «Органическая химия» Самарского политеха, доктор химических наук, профессор. – Прим. ред). А третье – химия и кристаллохимия неорганических и координационных соединений, научная школа профессора Виктора Николаевича Серёжкина (профессор кафедры неорганической химии Самарского университета, доктор химических наук. – Прим. ред.), из которой в своё время вышел и Блатов, создав международный научно-исследовательский центр по теоретическому материаловедению.

Конечно, мы все были давно знакомы, и у меня складывались хорошие отношения с учёными Политеха. Оканчивал я университет по специальности «Аналитическая химия», с уклоном в хроматографию – науку о разделении. Я не синтезирую вещества и не получаю молекулы, я работаю со смесями. Цель моих исследований – обнаружение, поиск веществ в разных смесях. Представьте, в нефти содержится две, а то и четыре, по разным оценкам, тысячи компонентов, которые нужно распознать, сгруппировать, а иногда и выделить в чистом виде. В этом нам как раз помогает хроматографический метод. За счёт разницы в сорбции, процессе взаимодействия молекул с поверхностью, при определённом движении компонентов смеси через сорбент (хроматографическую колонку), разные вещества по-своему взаимодействуют с сорбентом. На выходе мы получаем разделённые компоненты исходной смеси, причём компоненты выходят из хроматографической колонки в строгой последовательности, которую определяют их физико-химические свойства. Кто взаимодействует с сорбентом слабее всех, первым и выйдет. А прибор фиксирует: вышел – пик, ещё один вышел – ещё пик. Сколько пиков, столько веществ, хотя, если вещества плохо делятся, то в одном «пике» может быть и два, и три вещества.

Так вот то, что я разделял, было связано с фамилией Игоря Констановича Моисеева. Мы познакомились очень давно. Вещества, сами смеси для разделения давали мне именно политеховские химики-органики. По возвращении в Самару, не найдя места на родной кафедре, я пришёл в Политех. Моя кандидатская работа была посвящена физико-химическим закономерностям разделения производных адамантана. Эти соединения – уникальные, поскольку у них может быть огромное количество изомеров, обладающих близкими свойствами, разделить которые – большая проблема. А потом ещё надо объяснить, почему они делятся так, а не иначе. Поэтому должна быть некая теоретическая база: если ты отработал что-то на одном объекте, на другом это может не работать. Уже в докторской диссертации я дал чёткое теоретическое обоснование хроматографическому разделению объёмных молекул в различных вариантах хроматографии. Работа называлась «Хроматографическое разделение и термодинамика сорбции производных адамантана».

Удивительная хроматография

– Всё это очень интересно. А как часто в обычной жизни мы сталкиваемся с хроматографией?

– Этот метод применяется в самых разных областях: топливно-энергетический комплексе, пищевой индустрии, фармации, криминалистикн. Например, экспресс-тест на беременность – вариант тонкослойной хроматографии. Он представляет собой бумажную  пластинку, покрытую слоем сорбента. На его определённые зоны нанесены специальные вещества, которые работают как биосенсоры. За счёт капиллярных сил жидкость поднимается, компоненты разделяются и детектируются – биосенсоры на пластинке реагируют на гормоны, которые вырабатывается у женщины при беременности.

Или возьмём судебно-криминалистическую практику – определение этанола в биообразцах как живых людей, так и трупов, к примеру, после аварии, возможно сделать только с использованием хроматографии. Точно так же анализируются взрывчатка, человеческие ткани – это один из самых мощных и высокочувствительных методов анализа, в том числе в судебных, арбитражных, военных делах.

– Какие темы в хроматографии сегодня наиболее «горячие»?

– Сейчас в аналитической химии ведётся активная работа с наноконцентрациями. То есть мы научились чувствовать концентрации с очень низким содержанием веществ, буквально на уровне предела обнаружения. Благодаря высокой чувствительности хроматографических детекторов эта задача успешно решается. Другая задача – это решение проблемы селективности разделения, то есть создания таких сорбентов, когда даже очень близкие по свойствам вещества, например, оптически активные изомеры, могут успешно разделять. Существует огромное число прикладных проблем, связанных с определением веществ-маркеров заболеваний, опасных веществ, наркотических средств в сложных смесях и так далее.

Ещё один вызов для химиков-аналитиков – работа с человеческими биоматериалами (образцами крови или мочи) на предмет выявления, например, наркотических веществ. Сложность состоит в том, что появляются новые «одурманивающие» молекулы, подчас неизвестные учёным-аналитикам, которые предстоит выявить, установить их структуру. С похожими проблемами имеют дело и специалисты, работающие с допинг-пробами спортсменов.

Задач много, хроматография – наука живая, постоянно развивается.

Наука и ученики

– Ваша стихия – прикладная или фундаментальная наука?

– Я больше теоретик в области физической химии, но, бывает, сталкиваюсь и с практическими задачами. Меня интересуют углеродные сорбенты на основе различных аллотропных форм углерода. Как правило, это хорошие адсорбенты. Вспомните активированный уголь, который мы принимаем как универсальное средство при пищевом отравлении. А углеродные материалы сегодня являются одной из точек роста в области нанотехнологий. Другое дело, что сорбционные свойства его модификаций отличаются, то есть химическая формула одна, а структура – разная. Например, мы знаем, что фуллерен что-то сорбирует лучше, а хорошо изученный графит – хуже. В основе науки о разделении – физикохимия межмолекулярных взаимодействий.

Наукой занимаюсь вместе с учениками, один из которых, кстати, Дима Дмитриев, в 2022 году за нашу совместную работу получил престижную премию Российской академии наук. Будучи школьником, со своей публикацией он победил в Международном конкурсе молодых учёных, посвящённом 120-летию открытия хроматографии. В своё время он также был призёром и победителем Всероссийской олимпиады школьников по химии.

– Ваши воспитанники – постоянные победители и призёры заключительного этапа этой олимпиады, а сам Самарский региональный центр «Вега» входит в пятёрку российских школ по числу участников. При этом если в школьной программе из всей таблицы Менделеева подробно изучается около 20 элементов, то на олимпиаде необходимо разбираться во всех 118. Как вам удаётся зажечь в них искру, пробудить интерес к такому сложному предмету?

– Надо заниматься тем, что любишь, что тебе нравится, тогда будет получаться. Надо делать это хорошо, правильно, чтобы твоя работа имела какие-то добрые последствия, была полезной другим. Я, например, считаю, что педагог должен общаться с молодёжью только на равных, тогда это будет честно, позволит ученикам раскрыться и, следовательно, хорошо учиться. Никогда не читаю лекции по бумажке, мне неудобно перед ребятами, ведь ты потом будешь их спрашивать на экзамене тоже без листочка. А если на какой-то вопрос не могу ответить сразу, так и говорю: мне нужно подумать. Но я должен в вопросе ребёнка быть последней инстанцией, от меня он должен уходить с мыслью, что неразрешимых задач нет. Что ему, в Москву ехать, ответы искать? Мы здесь, в Самаре должны уметь отвечать на вопросы умных, талантливых детей.

– Вы трижды становились лауреатом премии Фонда Сороса для учителей средних образовательных учреждений, вы – единственный из Политеха приглашённый лектор «Сириуса». Начиная работать учителем, вы сразу столкнулись с одарёнными детьми?

– Центр для одарённых детей – это преемник Самарской областной физико-математической школы, куда я пришёл впервые в 1997 году. Но, мне кажется, неважно, где ты преподаёшь, статус-кво надо держать везде. Важно то, какой ты учитель, как ты помогаешь ученикам самостоятельно исследовать и углублять свои знания, развивать критическое мышление. Неважно, что происходит вне химии, наши, химические, законы вечны, их не отменит никто. Конечно, необходимо читать много специальной литературы, уметь правильно работать с интернетом.

Да, за последние 10 лет при моём участии в Самарской области появилось 33 призёра и победителя заключительного этапа Всероссийской школьной олимпиады по химии. А Лев Аввакумов стал обладателем бронзовой медали 57-й Международной Менделеевской олимпиады по химии, куда он ездил в составе российской сборной, созданной из числа победителей Всероссийской олимпиады. Кстати, на заключительном этапе всероссийского состязания он был признан абсолютным победителем, набрав максимальное количество баллов среди 300 ребят из более 70 регионов страны.

Я считаю, что главный талант – это трудолюбие. Такие вещи, как отношение к учёбе, целеустремлённость, особенно у студентов, видны сразу. Всё-таки в университет приходят уже повзрослевшими людьми, которые должны понимать, что здесь и сейчас куётся их будущая профессия, хлеб насущный, которым они будут кормить свою семью и помогать родителям. Если молодой человек не в состоянии сформулировать в своей голове, что он хочет в конечном итоге, зачем он здесь, ему будет трудно.

– Как вы общаетесь с детьми, на равных?

– Со школьниками – только так, на сто процентов, иначе ребёнок не раскроется, он всё время будет сидеть в напряжении и думать, что перед ним важный дядечка-профессор, с которым нужно держать строгий разговор. Помните у Достоевского: «Через детей душа лечится»? С детьми должны работать только добрые люди. И всегда нужно помнить, что нельзя поступать с ребёнком плохо или как-то возвышаться над ним, унижать его. Завтра он станет взрослым, гражданином своей страны, и от твоей доброты и человечности тоже в какой-то степени зависит будущее человека. Нельзя быть равнодушным, пройти мимо человека, который сидит в коридоре во время пары. Вдруг у него случилось что-то действительно горькое, за кем он пойдёт, о чём он думает, какие примеры перед собой ставит? Я стараюсь говорить со студентами не только о науке, бывают разговоры и про жизнь. С чем-то соглашаюсь, а с чем-то – нет, но всегда уважаю право на другую точку зрения.

Источники вдохновения

– А где вы черпаете научное и преподавательское вдохновение? Что вам помогает?

– В большей степени читаю научную литературу, в меньшей – художественную. Очень люблю Конан Дойла, вообще глубоко ценю английский детектив. Читаю публицистику и мемуарную, научно-популярную литературу. Очень люблю перечитывать книгу профессора, выдающегося физхимика Юрия Фиалкова «Доля правды». В ней – ответы на многие вопросы нашей преподавательской и учёной жизни. У него, например, я прочитал, как можно помочь диссертанту перед защитой, какие найти слова, и это мне не раз пригождалось. Пересматриваю, бывает, авторский телевизионный цикл доктора филологических наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета Бориса Аверина «Петербургские интеллигенты». Одна из передач – «Учитель» – посвящена моей коллеге, замечательному человеку Анне Алексеевне Карцовой, кстати, она тоже хроматографист.

Знаете, возвращаясь к хроматографии, хочу вспомнить вот что. На могиле основателя нашей науки Михаила Семёновича Цвета написаны очень красивые слова: «Ему было дано открыть хроматографию – науку, разделяющую молекулы, но объединяющую людей». Вот уже 26 лет я совмещаю преподавание в вузе и школе, и всегда понимаю, что основная миссия учителя – помогать ученикам стать грамотными специалистами, способными обогатить российскую науку новыми знаниями и быть достойными гражданами нашей великой страны.